class="p1">– Не «джитсе», а джиу-джитсу. Это такая японская наука победы над противником без оружия. Я же рассказывал тебе, Егор Егорович. Забыл? – уточнил Евграф.

Перейдя Киевскую улицу оказались на Хлебной площади. Дальше решили идти к Всехсвятскому кладбищу, центру «удельного княжества» старшего ватаги нищих, Саньки—солдата. Который успешно заведовал этой стороной города по части нищенства и надувательства публики. Но сначала решили побродить по торговой площади. Посмотреть на народ и обязательно найти артельных. По данным полицейского управления Москвы в 1881 году число профессиональных нищих в России составляло около трёхсот тысяч. В отличие от Европы, в России нищенство было профессией и смыслом жизни многих свободных от публичной морали людей. Городские нищие особая элита, испытавшая глубокое отвращение к любому физическому труду. Это были нищие-коммерсанты, имевшими свой коммерчески интерес от обмана обывателей, поставленный на поток. Именно с такими и познакомились сыщик и Егор Егорович в ночлежке.

Хлебная площадь была вымощена серым булыжником. Площадь бурлила, шла торговля, лавки были открыты. Продавалось всё. Скобяные изделия, шторы, одежда, молоко, сушёные и солёные грибы, битая птица, мочёные яблоки, квашеная капуста и солёные огурцы, картофель, хлеб и многое, многое другое. Возле специальной открытой лавки-ларька собрались мещане, мастеровые, крестьяне и всякие оборванцы. В ней торговали едой. Баба в фартуке, поверх тёплой одежды по сезону, торговала мятой картошкой с солёными огурцами и гороховым супом. Она наливала суп или накладывала картошку в оловянные чашки, выдавая на каждую чашку ломтик хлеба. Там же на прилавке имелись и различные сдобные изделия, булочки, ковриги и коржи. Имелся чай и квас. Публика подходила, покупала и взяв оловянную чашку отходила недалече, чтобы съесть. Ели молча, косясь на окружающих, совсем не с радостными лицами. Вот здесь и заметил Евграф давних знакомых. Недалеко от ларька стояли, опираясь крючковатые палки-посохи «Святский» и «Хлебный». У одного на груди красовалась табличка «подайте люди добрые на пропитание бездомному», а у второго «не дайте умереть с голоду калеке». Рядом с ними стоял какой-то приличного вида человек, судя по одежде и высказывал им нотации, обращаясь к публике. Скорее всего это был нетрезвый мещанин или мастеровой, ожидавший своей очереди за супом.

– Смотрите, люди добрые, каждый Божий день стоят. Работать не желают. Здоровые оба, хоть паши на них, а работать не хотят, притворяются больными и калечными. А я работаю от зари и до зари! Куда полиция смотрит. Надо их в Белёвский замок отправить. Там их научат, как жить на этом свете и как уважать общество.

Тулин и Кротов подошли ближе. Внимательно прислушались. Громкие высказывания неспокойного городского жителя начали привлекать внимание. Публика поедающая суп или картошку развернулась в сторону бродяг с интересом наблюдая «театр одного актера». Подошли две бабы с корзинками. Вначале прислушались. Затем начали поддерживать выступающего.

– Так и есть. Прав ты добрый человек, обдирают простой народ. Совести нет совсем. Куда только городовой смотрит. Грязь, смуту и заразу разносят, – завопила одна из них.

Евграф, шепнул на ухо Кротову. Подошли ближе. Оба нищих чувствовали себя неважно, глаза метались по лицам людей ища поддержки. Не раз бывало, что разгорячённый народ и побить мог. Конечно, нищим этого не хотелось. Если такое произойдёт, тогда не видать им этого хлебного места. Получат нагоняй от старшего, от Саньки-солдата, заплатят штраф артели за неумение ладить с публикой. В лучшем случае, будут отправлены на другую площадь или базар, а то и суму заберут, на нищенском суде. Но таких хлебных и богатых на подаяние местечек не то что возле Всехсвятского кладбища, во всей Туле не много. Имелось негласное правило, которое говорило, что каждому нищему своё место, а каждому месту свой нищий. Если дружбы и понимания между этими понятиями не было, то что-то сразу должно было поменяться, в интересах общего дела добычи пропитания.

– Хватит балаганить. Делом займись, а то я тебе сейчас картошки в штаны напихаю, – грозно сказал Кротов, взяв зачинщика разговоров за шиворот и немного встряхнув.

– Чего собрались. Не хотите – не помогайте. Это у вас совести нет, убогих обижать, – громко крикнул Тулин, раздвигая баб и публику и подходя к нищим, лузгая семечки и плюя их прямо на одежду кричащих баб и мужиков.

С этими словами оба подошли к нищем ближе, как бы огородив их от толпы. Евграф бросил пятак «Хлебному» в кружку, висящую на шее. Затем достал ещё один и бросил в кружку «Всехсвятскому». На публику это подействовало. Два крепких заступника бандитского вида и независимого поведения сразу вызвали уважение. Базарный народ начал отворачиваться, понимая, что развлечение закончено, баб сразу и след простыл. Сыщик подмигнул обоим нищим, они ответили улыбками. Немного постояв рядом, Тулин и Кротов двинулись дальше. Купив горячих баранок по дороге, направились к Всехсвятскому кладбищу, уплетая их «за обе щеки». Для этого пошли по одной из улиц, как им посоветовал какой-то местный житель. Она и вывела их как раз к церкви Всехсвятского кладбища, имевшей чудесную архитектуру. Возле входа сидел «Безрукий» с Васяткой, рядом расположилась баба со свёртком, обозначавшим ребёнка. Скорее всего вместо ребёнка была деревянная чурка. Раньше её в артели не было. Перед ними лежала табличка «помогите семье погорельцев».

– Здорово «Безрукий» и тебе Васятка привет. Что сегодня, семейные? Когда успели пожениться и второго ребенка сообразить? Какие вы быстрые, однако, мастера! – спросил Евграф, улыбаясь вместе с Егором Егоровичем.

– Так и есть, Шило, так и есть. Подают больше. Вот Марфа пристала к нам, она из Орловских. Пришла в Туле подработать, а то там её каждая собака знает. Сегодня к Саньке-солдату её отведём, может и возьмёт в артель временно. А вы что гуляете? Слышал, хороший куш взяли? – ответил вопросом на вопрос нищий-профессионал.

– Так и есть, так и есть. Гуляем, – поддел его же словами, Тулин, – ладно, пойдём дальше, посмотрим, как народ живет, – бросив ему в корзинку для подаяния пятак.

– Благодарствую барин, благодарствую за рубль, благодарствую, что не дал с голода умереть лишенцам семейным, – закричал на всю улицу нищий, пользуясь случаем, привлекая к себе внимание публики.

Но прежде чем пойти дальше в ночлежку, они зашли в церковь. Помолились, каждый о своём, каждый поставили свечи. Евграф поставил и за здравие, и за упокой. За здравие живущим, а за упокой о тех, кого уже нет. Постояли, подумали каждый о своём и с лёгким настроением покинули храм, неоднократно перекрестившись при выходе из него. Пожертвовали денежку в специальную железную кружку для пожертвований. После храма настроение приподнялось, как будто груз какой с себя сняли. Направились дальше в ночлежку, довольные тем, что теперь вечером «Безрукий» и нищие с Хлебной площади расскажут артельным, что видел их праздно шатающимся по улицам. Всё как у всех людей. Это было нужно на всякий случай, для отвода возможных подозрений. Через час были на месте. В ночлежке никого из артели не было, кроме старшего.

– Нагулялись. Садитесь и перекусите, чем бог послал! – сказал Санька-солдат.

– Нет, не будем. В трактир собрались, там и перекусим с водочкой и музыкой.

– В какой трактир? Я подсказать могу, да и сам с вами пойду, только переоденусь в чистое. Компанию составлю, – загорелся идеей, вожак.

– Мы в Скуратово, навестим Агея. Может, там и заночуем, если не выгонит, – засмеялся Евграф.

Немного поговорив и обменявшись новостями, Тулин и Кротов взяв свои вещи и баул с якобы награбленными прошлой ночью вещами, направились в Скуратово.

Глава 13 Изгнание. Дикое поле

В сопровождении Ивана и Дмитрия, старых боевых товарищей и слуг, Тищенков следовал от сельца Лихвин в сторону Белёва. Конём управлять было сложно, правая рука нещадно болела, была на привязи, без всякой пользы. Вот уже издали завиднелась дубовая крепость, гордо возвышавшаяся над правым и левым берегом Оки. Она имела мощные стены, три основных башни и шесть вспомогательных, срединных, трое ворот, валы и рвы. Дом бояр Тищенковых располагался на посаде, со стороны Москвы. Крепость была построена ещё при первом удельном князе Белёвском, Василии Романовиче, получившим отдельный удел от Новосильского великого княжества.